К тому времени, когда путешественники достигли Саратоги, где им пришлось дожидаться, пока растает лед на озерах, Франклин понял, что в этой поездке мог бы и не выжить. «Я взялся за тяжелое предприятие, которое для моего возраста может оказаться слишком трудным, — писал он Джозайе Квинси. — Поэтому я сел писать нескольким друзьям что-то вроде прощальных писем». Но он немного лукавил. После тяжелого месячного путешествия, в течение которого ему не раз приходилось спать на полу в покинутых домах, Франклин прибыл в Монреаль. По дороге он обзавелся шапкой из меха куницы, которую сделал знаменитой, когда, будучи послом в Париже, носил ее в качестве неотъемлемого атрибута своего имиджа мудреца из заморской лесной глуши[373].

Несмотря на трудное положение войск, Бенедикт Арнольд угостил Франклина и его коллег роскошным ужином, что оказалось возможно благодаря щедрости молодых французских дам. Увы, Франклин был не в состоянии насладиться подарком. «Я страдал от многочисленных крупных фурункулов, — писал он позже. — В Канаде мои ноги опухли, и я опасался водянки».

Военная ситуация была не лучше. Осажденная американская армия ждала, что члены комиссии привезут необходимые средства, и испытала большое разочарование, когда узнала, что ее ожидания не сбылись. С другой стороны, возглавляемая Франклином делегация наделялась собрать нужные средства среди канадцев, но это оказалось невозможным. Франклин выдал Арнольду триста пятьдесят три фунта золотом из своего кармана. Этот красивый жест произвел благоприятное впечатление, но мало помог исправлению ситуации.

Франклин получил инструкции попытаться убедить Квебек присоединиться к американскому восстанию, но решил даже не делать таких попыток. «До прибытия денег представляется совершенно неуместным предлагать создание федерального союза этой провинции с другими, — докладывал он, — так как те немногие друзья, которых мы здесь имеем, вряд ли отважатся продвигать эту идею до тех пор, пока не увидят, что наша платежеспособность восстановлена и что к нам прибыло достаточное подкрепление».

Когда появились сведения, что из Англии отправилась очередная флотилия, канадцы стали еще менее гостеприимны. Комиссия сделала следующий неизбежный вывод: «Если невозможно получить деньги для достойной поддержки вашей армии, чтобы она вызывала уважение, а не ненависть народа, то мы повторим свое твердое и единодушное мнение о том, что ее лучше немедленно отсюда вывести».

Франклин, чувствовавший себя обессиленным и потерпевшим поражение, в течение мая прилагал усилия для возвращения в Филадельфию. «С каждым днем я чувствую себя все более слабым», — писал он. Когда же он вернулся домой, приступы подагры стали настолько сильными, что он целыми днями не выходил на улицу. Казалось, поездка в Канаду — последняя его миссия на благо своей страны.

Но силы стали постепенно возвращаться, чему способствовали визит генерала Вашингтона и известия о важном событии, которое вскоре должно было произойти. Его слабое здоровье, как писал он Вашингтону 21 июня, «держало меня вдали от конгресса и компании почти постоянно с тех пор, как вы покинули нас, поэтому я мало знаю о том, что там делается, за исключением подготовки Декларации независимости»[374].

До 1776 года большинство колониальных лидеров верили — или вежливо соглашались верить — в то, что Америка спорит с введенными в заблуждение королевскими министрами, а не с самим королем и не с концепцией королевской власти. Чтобы достичь независимости, нужно было убедить сограждан и себя самих осуществить непростой шаг, отказавшись признавать это различие. Одним из событий, способствовавших этому, стала публикация в январе того года анонимного сорокасемистраничного памфлета под названием «Здравый смысл».

Автор памфлета, написанного в прозе простым, но выразительным языком, который часто использовал Франклин, доказывал: не существует «природной или религиозной причины для разделения людей на королей и подданных». Правило передачи престола по наследству является исторической мерзостью. «Один честный человек больше ценен для общества и угоден Богу, чем все когда-либо жившие на свете коронованные головорезы». Таким образом, у американцев оставался только один путь: «Все, что является справедливым или естественным, умоляет об отделении».

В течение нескольких недель после появления памфлета в Филадельфии было продано сто двадцать тысяч экземпляров. Многие считали автором памфлета Франклина, так как в нем нашли отражение его резкие мысли о развращенности наследственной власти. В действительности же Франклин приложил руку к этому сочинению скорее косвенным образом: настоящим автором был дерзкий лондонский квакер по имени Томас Пейн. Ранее Пейн потерпел неудачу на поприще изготовления корсетов, был уволен с должности клерка налогового ведомства, а затем добился чести быть представленным Франклину, который, что неудивительно, проявил к нему симпатию.

Когда Пейн решил эмигрировать в Америку и стать там писателем, Франклин обеспечил ему переезд и написал в 1774 году письмо Ричарду Бейчу с просьбой помочь устроить Пейна на работу. Вскоре Пейн получил в Филадельфии место печатника и стал оттачивать мастерство эссеиста. Когда он показал Франклину рукопись «Здравого смысла», тот оказал ему искреннюю поддержку и предложил сделать несколько исправлений[375].

Памфлет Пейна вдохновил силы, выступавшие за революцию. Легислатуры колоний стали проявлять меньше осторожности и настолько пересмотрели инструкции своим делегатам, что разрешили им обсуждать вопрос о независимости. Седьмого июня, когда Франклин выздоровел, делегат от Виргинии Ричард Генри Ли, брат и вечный соперник Артура Ли, выдвинул официальное предложение: «Соединенные колонии являются и по праву должны быть свободными и независимыми государствами». Хотя Конгресс отложил голосование по этому предложению на несколько недель, он предпринял немедленные шаги к достижению независимости, непосредственно повлиявшие на семейство Франклинов, а именно распорядился распустить все королевские органы власти в колониях. Патриотически настроенные конгрессы провинций стали проявлять напористость, и один из них — конгресс штата Нью-Джерси — объявил 15 июня 1776 года губернатора Уильяма Франклина «врагом свобод страны». Однако в знак уважения к тому, что он был Франклином, приказ об аресте Уильяма содержал указание обращаться с ним «со всей той деликатностью и мягкостью, которая допускается характером данного дела».